Рои Оппенгейм - музыкант, который уже много лет занимает особое место в израильской культуре. Он вырос в Тель-Авиве, учился композиции и дирижированию и довольно рано понял, что его интересует не только исполнение уже готовых произведений, но и создание новых художественных форм. Со временем это привело его (вместе с коллегой и другом Зоаром Шароном) к созданию "Тизморет ха-маапеха" - "Революционного оркестра" - проекта, который стал площадкой для экспериментальных проектов, сотрудничества с театром и исследования границ между жанрами.
Проекты Оппенгейма - не просто концерты, но и попытки заново сформулировать связь между музыкантом и зрителем. Он создавал программы, в которых группа Monty Python сосуществует рядом с Бахом, Арик Айнштейн - с оркестровыми партитурами, а культурные мифы Израиля становятся материалом для масштабных симфонических перформансов. Оппенгейму удается говорить на языке, понятном широкой аудитории, не изменяя при этом сложности и глубины музыкального высказывания, сочетая академическую точность со свободой эксперимента.
Наряду с концертной деятельностью Оппенгейм много лет преподает и исследует музыкальный опыт как феномен человеческого сознания. Его академическая работа раскрывает необычную сторону его интересов: стремление понять, что происходит с человеком в момент звучания музыки - какие чувства, образы и структуры смыслов рождаются в эти мгновения.
И, пожалуй, самое важное: Оппенгейм - отличный пример артиста, который объединяет вокруг себя людей. "Революционный оркестр" - не просто коллектив, а лаборатория, в которой встречаются музыканты, актеры, художники, исследователи. Он умеет вдохновлять и задавать направление, при этом оставляя пространство для импровизации и диалога.
Именно поэтому разговор с Оппенгеймом, состоявшийся в честь открытия нового музыкального сезона, превращается не только в интервью, но и в возможность заглянуть в механизм рождения музыкальных идей - от первого импульса до сценического воплощения.
- Рои, понимаю, что вы уже отвечали на этот вопрос, и не раз, но в честь первого подробного интервью для русскоязычной прессы не удержусь от банального - как и почему ваш оркестр стал "революционным"?
- Слово "революция" тут обманчиво, по характеру я вообще ни разу не революционер. Это название появилось, еще когда мы с Зоаром были студентами и задумали свой первый студенческий проект. Мы с ним вообще в первую очередь - педагоги, верим в маленькие изменения, а не в кардинальные перевороты.
- То есть студенческий проект в конце концов превратился в вашу основную работу?
- Да, совершенно неожиданно для нас. Причем все произошло не сразу. По образованию я классический дирижер. Был музыкальным директором Хайфского симфонического оркестра, много лет был его штатным дирижером и несколько лет - фактически его музыкальным руководителем. Я дирижировал почти всеми классическими оркестрами страны. Но "Революционный оркестр" в первую очередь является творческим организмом, он не исполняет чужое, а создает свое, собственное. И в этом - наше принципиальное отличие от любого другого оркестра в Израиле.
- Единственное отличие?
- Традиционные оркестры исполняют произведения определенного жанра и определенный репертуар. Камерный оркестр будет играть Чайковского, репертуар симфонического оркестра - Малер, а "Камерата" сосредоточится на произведениях Моцарта и Бетховена. А "Революционный оркестр" исполняет только собственную музыку, в этом смысле мы больше похожи на рок-группу. Мы не играем готовый репертуар, а приглашаем композиторов писать музыку специально для нас. Для нас музыка - нечто вроде строительных блоков для создания концепции.
Второй параметр, и это стало уже частью нашей ДНК, - это то, что почти никогда не играем "просто так", как классический оркестр. Меня интересует междисциплинарность - не просто много дисциплин на одной сцене, а их симбиоз. Мы используем другие сценические искусства для того, чтобы усилить музыкальную составляющую. Поэтому мы сотрудничали с ансамблями современного танца, работали с анимацией, кино, театром.
Если говорить языком классики, Рихард Вагнер ввел понятие Gesamtkunstwerk - совокупного произведения искусства. Он мечтал о синтетической структуре, которая объединяет музыку, поэзию, танец, живопись, скульптуру и архитектуру - для создания единого целого.
- То есть вы пытаетесь переосмыслить формулу Вагнера для XXI века?
- Мы, что называется, продолжаем эксперимент. И это был очень продолжительный ответ на ваш вопрос про название нашего оркестра. Мы не верим в революции, но если заглянуть внутрь творческого процесса - мы выглядим как оркестр, но мыслим как труппа танцовщиков. Мы не исполняем готовый репертуар, а придумываем его для себя самостоятельно.
- Как это соотносится хотя бы с первым концертом нового сезона, заявленная тема которого - Бах?
- Мы не играем Баха - и это как раз принципиальный момент. Программа называется "Бах в версии "Революционного оркестра". То есть цель состояла не в том, чтобы сыграть произведения Иоганна Себастьяна, а в том, что нам можно сделать с его произведениями - и зачем.
Мир музыки обычно делится на два лагеря: одни исполняют Баха очень скрупулезно, зная каждый нюанс и соблюдая историческую традицию. Другие делают аранжировки, перерабатывая его произведения для разных составов.
- А израильские революционеры в вашем лице выбрали третий путь?
- Именно. Для нас Бах - источник вдохновения, точка старта к новой музыке. Мы заказали новые произведения у пяти израильских композиторов и попросили: "Возьмите произведение Баха, которое вас лично вдохновляет, - и создайте на его основе свою новую музыку".
Поэтому зритель услышит знакомую мелодию - прелюдию из третьей партиты для скрипки, - но произведение будет уже нового автора - Йонатана Керена, замечательного скрипача и преподавателя барочной скрипки в Базеле, - с использованием лупера, как у Неты Барзилай. Так, скрипка, которая раньше звучала как один голос, получает многослойность.
Или другой пример - Зоар Шарон взял за основу единственную партиту, которую Бах написал для флейты, но вместо обычной флейты придумал использовать индийскую. Это не превращает музыку классика в восточную, но тембр - совсем другой. Есть и другое произведение, в котором солирует аккордеон.
- То есть вы используете инструменты, которых у Баха не было?
- В этом заключалась вся идея. Материал - Бах, интерпретация - современная. И кроме того, у нас звучат тексты на иврите. В одном из произведений их автор взял музыкальные темы из "Магнификаты" и "Страстей по Матфею" - хоровых произведений на немецком или латыни. А мы подумали - и решили: почему не написать на эту музыку новые тексты - на иврите? Это, конечно, был вызов, но получилось, на мой взгляд, необычно и интересно.
- Вы подробно рассказали, чем ваш оркестр отличается от классического. И сразу напрашивается вопрос: а чем ваша публика отличается от поклонников традиционной классической музыки?
- Знаете, мы долго формулировали ответ на этот вопрос для себя, но теперь знаем точно. Наша публика - это культурные и обязательно любопытные люди. Когда-то я сказал в интервью: "Хочу, чтобы люди покупали билеты на наши концерты именно потому, что они не знают, что услышат". Это как люди идут на постановки Охада Нагарина - они идут любоваться именно его эстетикой, и неважно, как называется представление. Есть еще один момент: с понятием "классическая музыка" ведь тоже не все так просто. Для меня, как человека, который дирижировал симфоническим репертуаром, Малер, Шостакович, и другие - это оркестровая музыка, но не обязательно "классическая". Поэтому мы в "Революционном оркестре" относимся к оркестру как к инструменту, а не как к определенной эпохе или музыкальному направлению. Иными словами, оркестр может играть как Баха, так и Арика Айнштейна. Можно играть музыку к фильму Чарли Чаплина. Можно играть что угодно.
- И вы пользуетесь этой свободой?
- Ну конечно! Потому что меломан, который хочет услышать Малера, пойдет в филармонию. Если душа просит Моцарта - он пойдет в "Камерату". Кроме того, сегодня доступ к классическому репертуару просто огромен. Открываешь приложение Spotify - и слушаешь десятки прекрасных записей.
Поэтому любопытная публика, любящая оркестровую музыку, получает у нас нечто дополнительное: другой звуковой опыт. Потому что звучание оркестра в XXI веке требует переосмысления и обновления. Иногда с новыми инструментами, которые мы вводим в состав, иногда - с новой музыкой, за которую обычные классические оркестры не возьмутся. Грубо говоря, мы работаем с двумя типами проектов: первый - полностью оригинальные произведения, которые мы создаем с нуля. Второй - это интерпретации, как это произошло с Бахом, от музыки которого мы оттолкнулись: с большим уважением, надо сказать, но все же переиначили ее на свой лад.
- К какой из двух категорий относился ваш проект, основанный на скетчах легендарных британских комиков из Monty Python?
- Ко второй, разумеется. Мы придумали, как использовать их материал в качестве "исходного сырья" - разрезать, фрагментировать, строить композицию на основе фраз и образов великих британских комиков. Это было что-то новое, и правообладателям понравилась идея.
- Процесс получения прав на использование материалов Monty Python занял много времени?
- Немало. Мы им отправили описание концептуальной идеи. Все сводилось к любопытству: когда человек вдруг видит очень знакомый материал в новом контексте - он может либо открыться, либо закрыться: мол, не тронь культовые тексты. К счастью, Monty Python - открылись. Потому что им наша идея показалась смешной и новой. Они ведь пробовали себя во всех известных жанрах - снимались в сериалах, фильмах, мюзиклах, объехали весь мир с гастролями. Но никто и никогда не использовал их творческую библиотеку как материал для музыкальной композиции. А мы рискнули - и та программа пользовалась большим успехом у зрителей.
- Что еще ожидает зрителей в этом сезоне "революционеров"?
- Мы покажем классический фильм Чарли Чаплина "Новые времена" - гениальную работу, саундтрек которой мы сыграем вживую. Этот фильм отметит в этом году 90-летие, и что удивительно - он до сих пор "работает" как захватывающее кино. Но сочетание черно-белого фильма и очень "цветного" "Революционного оркестра" создает неожиданный альянс. Музыка вдруг выходит на первый план, и зрители не только следят за происходящим на экране, но и слушают прекрасные мелодии.
Еще один проект, который мы все ждем с нетерпением, - это балетная программа под названием "Болеро X". Мы сыграем сразу три канонических произведения, причем знаменитое "Болеро Равеля" будет только началом. Кроме него прозвучат "Весна священная" Стравинского и "Послеполуденный отдых фавна" Дебюсси. Все это трехактное действо будут сопровождать 40 танцовщиков и талантливый хореограф Шахар Биньямини.
А в конце сезона мы вернемся в очень любимый нами зал "Цавта", где сыграем программу, состоящую из песен настоящих столпов израильской музыки: Хава Альберштейн, "Тамуз", Шломо Арци, Шалом Ханох, Иланит, Арик Лави и другие. Это песни, на которых выросло целое поколение, - и мы сыграем их в легендарном зале, который в этом году отмечает свое 70-летие.
- Напоследок не могу не спросить про ваше неожиданное сотрудничество с Камерным театром - уже не только как дирижера, но и как актера. В "Ангелах в Америке" и "Зингере" ваш "Революционный оркестр" не только играет, но и принимает самое активное участие в происходящем на сцене.
- Добавлю в этот же список и другие постановки - "Хабадники", "Хубезу".
- Как родилась идея? Почему театр вдруг решил, что ему нужен свой оркестр, не просто аккомпанирующий, а участвующий в постановке?
- Это результат нескольких факторов. Гилад Кимхи, художественный руководитель театра и режиссер почти всех этих проектов, - чрезвычайно музыкальный человек, и инициатива исходила от него.
Вторая сторона - Амир Лекнер, его музыкальный партнер во всех постановках. Амир много лет работает с нами в "Революционном оркестре".
Я дирижировал в Камерном "Трехгрошовой оперой" в 2015 году - тогда мы отлично сработались с Гиладом. И было решено: когда найдется нужный материал - мы не упустим момента, чтобы снова поработать вместе.
Возьмем, к примеру, "Ангелов в Америке" - там есть очень приземленные вещи, но есть и видения, грезы героев - и это было идеальным поводом попробовать ввести оркестр в театр. Но не как в мюзикле - в той постановке нет песен. И это была не музыка, сопровождающая драму, а музыка, создающая пространство - как в кино.
- И в результате - ваш оркестр постоянно присутствует на сцене?
- Да, и это очень необычно для театра. Кстати, создает и дополнительные проблемы - слышимость текста и так далее. Но мы создали модель и придумали, как вводить оркестр туда, где его не ждут. А почему на сцене? Тут принципиальный момент. Качество аудиозаписи сегодня невероятное. Иногда она настолько хороша, что может "победить" живое исполнение. И если оркестр не присутствует на сцене физически и не принимает участия в действии как актер - публика может не различить, играет ли оркестр или идет запись. А это разрушает смысл.
Я видел десятки мюзиклов, где на сцене играют два живых музыканта, а все остальное - запись. А публика думает, что это все вживую. Поэтому присутствие музыкантов здесь принципиально. Плюс - таково видение Гилада Кимхи, а мы с радостью подстраиваемся. Возвращаясь к началу нашего разговора - мы ищем новые средства выражения в искусстве XXI века. Наше сотрудничество с Камерным театром - безусловно, одна из таких попыток.