31 год назад, 18-21 августа 1991 года, в СССР произошел государственный переворот, получивший название Августовский путч. Он провалился. Но его картины до сих стоят перед глазами. Горбачев и Раиса Максимовна на трапе самолета. Ельцин на броне. Цветы на боевых машинах пехоты, объятия, торжество демократии. Защитники Белого Дома. Надпись "Хунте хана" на памятнике Дзержинскому. И победа. И первых три погибших, Илья Кричевский, Дмитрий Комарь и Владимир Усов. Погибших в самом деле за нашу и вашу свободу. Тогда очень верилось в то, что эти жертвы в России станут последними. Впоследствии неоднократно звучала чудовищная мысль, что свобода не наступила, поскольку за нее заплатили слишком мало крови…
Когда началась перестройка, было удивительное ощущение невероятности происходящего. Мы привыкли существовать в мире геронтократов той или иной степени злобности. Мы привычно передразнивали Леонида Ильича (Брежнева), привычно побаивались инициатив Юрия Владимировича (Андропова), привычно шутили про Политбюро как чемпионат СССР по гонкам на лафетах при Константине Устиновиче (Черненко). И этот новый, живой Михаил Сергеевич производил впечатление какого-то синего жирафа, таких не бывает.
Но и к этому привыкли. Чехвостили того же Горби за косность, забыв, что лет пять назад и мечтать о подобном прогрессе не смели. Все казалось навсегда. Реальность с многотысячными митингами, очередями за "Огоньком" и яростными баталиями на съездах. Мы доросли до свободы, пусть даже нам ее дали сверху. При этом уже случились события в Тбилиси и Вильнюсе, уже опасно нагревались горячие точки. Но - какова была вера в то, что уже не начнется гражданская война, что уже не будет террора против собственного народа…
Путч 1991 года, сводивший на нет все скромные завоевания тогдашней демократии, казался выстрелом из прошлого по непростому, но прекрасному настоящему. Нет, чувства безнадеги, подобного теперешнему, не присутствовало. Так же, как прежде, посмеивались – например, над трясущимися руками путчиста Янаева. Воспринимали - да, не всерьез. Но противостояли на полном серьезе. И всем, кто не любит москвичей как класс, сообщу, что заслуга именно московского гражданского общества в победе над путчем неоспорима.
Другое дело, что атака старого на новое не могла не заставить задуматься. А если еще раз? Сегодня это "еще раз" наступило для России в режиме полной стабильности.
А еще в девяносто первом после путча, поехала в Израиль алия "ну вас, ребята, а вдруг опять?". Здесь в Израиле, у меня есть подруга, которая всегда говорит: раньше, позже - домой опоздать нельзя. Но, помимо мотивации "сюда", всегда есть и мотивация "оттуда". И путч был своего рода триггером, той самой формулой, почему евреи рванули "оттуда".
Потому, что при советской власти был однозначный, снижавшийся или растущий антисемитизм. В перестройку - с одной стороны, официальный антисемитизм пошел на снижение, но, с другой - вакханалии общества "Память", черносотенные издания в каждом книжном…И почему-то было очень ясно, что с победой путчистов советский официальный антисемитизм вернется, а "Память" никуда не денется.
У любого уезжающего, равно, как и остающегося, всегда есть тысяча причин делать как то, так и другое. Соответственно. Вопреки тезису "все, кто хотели, уехали" передышка в авторитаризме стала сигналом на выход.
Дипломатические отношения СССР и Израиля были восстановлены позже, в октябре 1991 - именно как свидетельство новой политики страны. Путчисты же тянули систему назад.
Возвращаюсь к путчу. Много лет спустя я интервьюировала бывшего сотрудника КГБ - ныне автора и заместителя генерального директора "Новой Газеты" Валерия Ширяева.
Он рассказывал про натуральный бунт 21 августа 1991 года на Лубянке: сначала раздавали задания, ордера на арест действующих членов парламента (съезда народных депутатов). Много людей, которых видели по телевизору ….
Потом (далее цитирую): там гигантский внутренний двор. И у председателя отдельный въезд. …И все курилки и лестницы выходят не наружу, а внутрь колодца… лето, открыты окна и вдруг все видят: машина останавливается, и охрана начинает забрасывать чемоданы в багажник правительственного лимузина. И вдруг, скорчившись, быстрыми мелкими шажками выбегает Крючков и бежит к своей машине. И с этого всего колодца сверху крики оперативного состава: что, сука, бежишь? И он под эти крики садится в машину и уезжает…... Предавший свой личный состав человек, который хотел заставить их нарушить закон, вплоть до расстрельных дел. Они отказались подчиняться, они на него смотрели, бросали в него окурки, ржали… Вот такая сцена прощания председателя Комитета государственной безопасности и оперативного состава.
Позже, когда уже была назначена комиссия по расследованию причин и обстоятельств ГКЧП, в КГБ жгли документы. Что-то сжигали во дворе примыкавшего к зданию гастронома. Но мощностей не хватало, и сотрудникам велели вывозить за город и сжигать там. По словам Ширяева, попадались, в том числе, старые диссидентские дела, например, Даниэля и Синявского.
Сегодня официальный российский тренд - называть события тех лет "лихими девяностыми". И говорить кучу гадостей в целом и персонально о людях, которые - тогда, пусть временно, но победили свою несвободу. Одна из иллюстраций трех дней 1991 года - знаменитый музыкант Мстислав Ростропович, который держит автомат защитника Белого дома, уснувшего у него на плече. Можете не согласиться со мной, но это - достойная Россия. А патриотическое фонтанирование современной России вызывает ассоциации с известной цитатой из Козьмы Пруткова.