Профессор Юваль Нерия на собственном горьком опыте знает о том, что такое посстравматическое стрессовое расстройство (ПТСР). Ювалю был 21 год, когда он пережил Войну Судного дня. За свой героизм он получил медаль, но еще и тяжелейшую травму, которая преследует его всю жизнь. "Множество израильтян переживают ПТСР после 7 октября и двух лет войны. Сейчас травмированных людей гораздо больше, чем после любой другой войны в Израиле", - утверждает он в интервью Ynet и объясняет, чем это чревато.
Даже спустя 50 лет, сидя в своем кабинете на Манхэттене, занимая престижную должность руководителя программы исследований и лечения посттравматических расстройств на факультете психиатрии Колумбийского университета и в институте психиатрии штата Нью-Йорк, профессор Нерия с волнением вспоминает, насколько ужасным было то, что он пережил, признавая, что выздоровление, видимо, никогда не будет окончательным.
"Люди вновь и вновь откладывают визит к врачу, испытывая стыд и опасаясь стигмы, но получить помощь вовремя критически важно. Наша реальность беспрецедентна по числу людей, находящихся в травматическом состоянии и не получающих при этом никакой медицинской помощи".
73-летний Нерия превратил собственную травму в дело всей своей жизни, построив вокруг нее успешную профессиональную карьеру. Он считается одним из ведущих исследователей в мире в этой области. Но даже он, со всем своим опытом, чувствует себя почти беспомощным перед масштабами травмы, полученной израильтянами в результате резни 7 октября и двух лет войны.
"Гораздо больше людей испытывают сейчас ПТСР, чем во время любой предыдущей войны, - утверждает он. - Это связано не только с масштабами самой долгой войны в истории Израиля, но и с тем, что обычные люди, не только солдаты, включая детей, подвергаются немыслимой в прошлом травматизации через социальные медиа, чего не было, например, в Войне Судного дня. Необходимо обращаться за помощью на максимально раннем этапе, даже если речь идет о каком-то краткосрочном лечении. Есть специалисты, готовые помогать, но их отчаянно не хватает - речь идет о посттравматическом цунами, от масштабов которого перехватывает дыхание.
- Сколько это в цифрах?
- По самым минимальным оценкам, примерно четверть из всех, кто пережил экстремальную ситуацию, разовьют ПТСР - таким образом мы можем говорить о миллионе новых посттравматиков. Есть солдаты, которые страдают от посттравмы, но снова привлекаются для участия в боевых действиях в подобном состоянии, и есть солдаты, которые обращаются за психологической помощью слишком поздно. Цена за такую задержку очень высока - депрессии, тревожные расстройства, наркотики и алкоголь, попытки суицида, расстройство сна, общее снижение функционирования. Соответственно, и общество дорого расплачивается за это.
- И не то, чтобы в Израиле, стране пережившей много войн, этого не понимали.
- Да у нас было много войн, но и много исследований на тему ПТСР, много отличных профессионалов, и сегодня уже нет такой стигмы, как в прошлом. Речь идет о не слишком успешной организации процесса и распределения ресурсов. Кроме того, сложно сосредоточиться на этой проблеме, пока продолжается война. Посттравма - проблематичный термин, потому что он как бы подразумевает, что это нечто, что было в прошлом, даже если прошлое - это всего лишь вчера. Требуется минимум месяц проявления разных симптомов - с момента травматического события, чтобы солдат был идентифицирован, как страдающий от ПТСР. Месяц трудностей со сном, повышенной возбудимости, депрессии, отстраненности. Но сейчас происходящее в стране напоминает кастрюлю, постоянно кипящую на большом огне. В идеале должно быть так: ты ложишься спать ночью, мозг выполняет свою работу, переваривая события дня, ты просыпаешься утром - бодрый, с новыми силами. Но вот уже два года спокойной ночи в Израиле нет ни у кого".
Нерия хорошо знает, как выглядят годы без единой спокойной ночи. В ойне Судного дня он командовал взводом на юге Синая. Его подразделение было атаковано египтянами уже в первый день войны, и рота потеряла способность оказывать сопротивление. Нерия эвакуировал раненых и вскоре присоединился к батальону Амрама Мицны, участвовавшему в сражении за "Китайскую ферму".
Описанное им могло бы лечь в основу сценария очередного сиквела "Рэмбо": солдат, вокруг которого гибнут один за другим боевые товарищи, словно одержимый, в течение 12 дней, передвигается от танка к танку, заряжает орудие и стреляет, заряжает и стреляет. Его участие в боях прервалось лишь после серьезного ранения. Полтора месяца Нерия провел в больнице, начал прохождение реабилитационного курса и одновременно поступил в университет. Затем ему сообщили, что он один из восьми солдат Войны Судного дня, кто получит знак доблести (итур ха-гвура) - высшую награду ЦАХАЛа. Четверо из восьми получили ее посмертно.
- Я даже не пытаюсь представить, что происходило у вас голове в эти 12 дней.
- Это то, что я до сих пор и сам не могу понять. Я действовал на автопилоте.
Нерия категорически отказывался от всех льгот и почестей, которые ему предлагали как национальному герою. Для него все это было лишь дополнительным психологическим грузом. "Довольно странно получать такую награду, - говорит он. - Никто не готовит тебя к этой роли. Родители мной гордились, но я спрашивал себя: что это вообще такое? Вина уцелевшего - распространенная форма посттравматического синдрома. У меня это развилось не из-за того, что я остался жив, а из-за того, что получил награду. Я видел вокруг друзей, которые героически воевали на Синае и не получили никаких орденов. Меня это смущало и сбивало с толку. Я склонен к рефлексии, постоянно задаю себе вопросы о своих способностях, анализирую то, как я функционирую. Я сразу понял, что героизм на поле боя не может лечь в основу моей идентичности. Я привык тяжело работать, а быть "национальным героем"- это не работа".
- В Израиле не тебе решать, герой ты или нет.
- Правильно. С годами я смирился. Награда - просто часть того, что произошло в моей жизни. В моей визитной карточке есть список моей деятельности в армии и есть упоминание о получении знака доблести, потому что теперь это нормально, но это не моя идентичность, это просто часть меня.
►Баллада о Надаве и Надиве
Офис профессора Нерии в одном из крупнейших психиатрических центров при Колумбийском университете выглядит скромно, однако от вида на реку Гудзон в солнечный нью-йоркский день перехватывает дыхание. Из своего кабинета он управляет учреждением, оказывающим помощь огромному числу страдающих от ПТСР в самой богатой стране мира, где при этом значительный процент людей с психическими расстройствами вообще не получают помощи, поскольку не диагностированы или не могут себе этого позволить.
По данным Национального института психического здоровья (NIMH), один из пяти взрослых в США ежегодно сталкивается с какой-либо психической болезнью или расстройством. 10-20% солдат, служивших в Ираке и Афганистане, страдают от ПТСР. Среди ветеранов войны во Вьетнаме оценки говорят примерно о 30%. В США около 1,2-1,5 млн бывших солдат имеют посттравматическое стрессовое расстройство в активной фазе.
Академическую карьеру Нерия начал довольно поздно. Лишь в 42 года он завершил докторскую диссертацию, до этого занимаясь исключительно терапией. Даже занимая сегодня высокий пост, он считает себя прежде всего терапевтом, а также преодолевает свои собственные травмы посредством письма - не только академического, но и художественного. В 1989 году он выпустил роман "Огонь", напрямую касавшийся его посттравмы после войны Судного дня.
А спустя 50 лет после той войны он выпустил новеллу "Курса йерука" ("Зеленое кресло", издательство "Кинерет - Змора Двир"), описывающую отношения между молодым терапевтом по имени Надав и пожилой пациенткой по имени Надива. Оба сталкиваются с разными видами посттравмы, и их отношения вынуждают Надава начать работу со своим ПТСР, связанным с его военной службой. На написание этой небольшой трогательной книги у Нерии ушло 25 лет, она открывает дверь в реальность, которую те, кому повезло не страдать от травматического расстройства, не могут по-настоящему понять.
"Книга написана под впечатлением от истории жизни моей бабушки, с которой я не был знаком, но много лет интересовался ее судьбой, - объясняет он. - Мама пыталась уберечь меня и сестру от правды о ее матери, которая родила ее в 18 лет и сразу же была госпитализирована в психиатрическую больницу. Мы говорим о 1928-м - можете себе представить, какое психиатрическое обслуживание было в подмандатной Палестине. Они жили в Иерусалиме, и она фактически провела в больнице всю жизнь. Мать иногда навещала ее, живя с чувством вины за секрет, связанный со стигмой вокруг психического здоровья".
Действие книги происходит в 1990-м. Надав пытается убежать от моральной травмы, с которой он когда-то столкнулся. В Израиле, где он вырос, не было возможности выразить горе и ужасную вину за то, что с ним произошло.
- Что такое моральная травма? Убить ребенка?
- Само действие не является травмой, это то, что чувствуешь после. Вещи, которые я сделал или не предотвратил, противоречащие моему моральному и ценностному коду. Например, вред, нанесенный невинным людям, детям, женщинам. Герой книги Надав переживает моральную травму после операции израильских спецслужб в деревне вблизи Хеврона, где сгорел дом вместе с жильцами, женщинами и младенцами. Этот опыт преследовал его годами. Ты не можешь стереть то ужасное, что видел или в чем участвовал. Мозг - не компьютер, у него нет кнопки delete.
"Еще один существенный тип моральной травмы - это то, что произошло 7 октября, когда люди чувствуют себя преданными и брошенными вышестоящими структурами, в данном случае правительством и армией," - отмечает профессор Нерия.
- Как выглядит травма солдата, столкнувшегося с чем-то подобным?
- Воспоминания никогда тебя не отпускают. Они приходят и возвращаются - через сны, ночные кошмары, флешбэки, которые наполовину диссоциативны. Есть чувство вины, ощущение, что я чудовище, что сделал нечто непростительное, за которое даже суд не может меня оправдать, и я даже не могу об этом поговорить.
- Это присуще каждому? Или есть люди, устойчивые к моральной травме?
- Это происходит не со всеми.
- Где вас застало 7 октября?
- Здесь, в Нью-Йорке, и менее чем через две недели я уже был в отеле в Эйлате с эвакуированными из кибуца Нир-Оз и пытался помочь им, насколько мог.
- Разумеется, вы сравнивали это с провалом в войне Судного дня. Это отбросило вас назад?
- Да, полностью. Я был молодым офицером и видел, как армия разваливается уже в первый день войны. Батальон, в котором я сражался, перестал функционировать буквально через сутки. Я видел, как огромная система рушится. Но чего я не видел в войне Судного дня, а увидел 7 октября, - так это то, что армия реагировала с огромной задержкой. В войне Судного дня генералы не справлялись, разведка терпела провал, но роты и батальоны на местах сражались, как львы. Но чтобы армии вообще не было в первые часы после нападения, такого не было в октябре 1973-го.
Кстати, это одна из причин, почему 7 октября гораздо хуже с точки зрения национальной травмы, чем война Судного дня. Если на переосмысление войны Судного дня потребовалось 50 лет, я думаю, что на преодоление травмы 7 октября нации понадобится 100 лет.
- Еще и потому, что невозможно вообще начать процесс реабилитации, так как эта история просто не заканчивается.
- Именно. И, возможно, она не заканчивается, поскольку кто-то рассчитывает, что травма забудется. Но этого не произойдет. Невозможно заглушить травму. Ты обязан приложить усилия, чтобы ее преодолеть. Она будет преследовать тебя или заставит начать действовать. Или просто победит тебя.
Юваль Нерия родился и вырос в Холоне. Мать, Ципора, была яркой личностью: медсестра, сопровождавшая караваны машин в Иерусалим во время Войны за независимость, кадровый офицер ЦАХАЛа, ушедшая в отставку в звании полковника. Возможно, из-за родителей Юваль мечтал о призыве в боевые части.
"Страшно сейчас говорить об этом, но я ждал того дня, когда возьму в руки оружие и пойду в бой, - вспоминает он. - Мне это нравилось - водить танк, командовать солдатами, стрелять. Мой отец был командиром батальона на Голанах, в 14 лет одел на меня форму, и я отправился с ним на линию прекращения огня. Наш джип чуть не наехал на мину".
Несмотря на тяжелое ранение, Нерия вернулся в армию и служил в резерве. "Я стал командиром танкового батальона параллельно с работой психолога," - говорит он. -У меня уже было двое детей, и после всего, что я пережил, я ходил в милуим, участвуя в операциях в Ливане. Как такое возможно? Я ходил по лезвию, не работая со своей посттравмой.
Настоящий процесс работы со своим ПТСР он начал, переехав в США в 1999 году. Он приехал в Америку со второй женой Марианной (в молодости он был женат на Юли Тамир, будущем министре и депутате) и тремя детьми - Михаль, Ореном и Мией. Лишь в Нью-Йорке он смог наконец начать дышать спокойно.
Он должен был вернуться в Израиль после года стажировки, но неожиданно для себя его карьера в США резко пошла в гору. На определенном этапе он возглавил факультет психиатрии Колумбийского университета и с тех пор он живет в Нью-Йорке. Отъезд из Израиля был непрост. Когда он сообщил отцу, что уезжает, тот сказал: "Юваль, твое место здесь, только здесь". Отец никогда ему этого не простил.
Как молодой солдат, переживший войну, Нерия был весьма политизированным человеком. Он подписал письмо офицеров в 1978 году премьер-министру Менахему Бегину, поддержав мирное соглашение с Египтом в обмен на территориальные уступки, и принадлежал к ядру, из которого родилось движение "Шалом ахшав". Со временем он отошел от политики.
"Мне кажется, что деление на левых и правых больше не актуально для политической реальности Израиля и США, - говорит он. - Правильнее смотреть на континуум от либеральной демократии до авторитарного режима. Мне кажется, что обе страны сейчас движутся в пространстве авторитарного управления, но в них все еще есть живая и активная оппозиция, которая дает мне толику оптимизма".
Он определяет себя как "израильтянин, живущий в Америке", очень связан со страной, посещает родину несколько раз в год, но не собирается возвращаться. Также и потому, что спокойная жизнь в Нью-Йорке - не только привилегия, но и психологическая необходимость, и прежде всего из-за возможностей, которые у него есть в Колумбийском университете. "У нас в подвале стоит свободный МРТ для моих исследований, понимаете, что это значит?!" - его глаза сияют.
Медицинский центр Колумбийского университета находится на севере Манхэттена, примерно в 50 кварталах от основного кампуса, который стал "стартовой точкой" для бурных пропалестинских протестов после 7 октября. Это позволило Нерии избежать личного участия в событиях. Но не уменьшило его гнев.
"Это было очень плохо, - объясняет он. - Колумбийский университет не справился с этим. Антисемитизм нельзя считать свободой слова. Руководство университета запуталось. В Колумбийском университете, как и во всем Нью-Йорке, много евреев и израильтян, и мы все оказались в невыносимой ситуации.
- Вы полагаете, что администрации Трампа действительно важно бороться с антисемитизмом в кампусах, или она использует это как оружие в общей войне против элитных университетов?
- Неважно, Колумбийский университет должен был взять на себя ответственность за то, что сделал. Но нет сомнений, что нынешняя администрация борется с ведущими университетами и пытается вмешаться в абсолютную академическую свободу, которая у них была. Отмена крупных федеральных грантов сильно нарушает мою работу и работу моих коллег почти во всех сферах.
В сокращении. Подробности на иврите читайте здесь
Перевод: Гай Франкович