Сегодня Михаилу Генделеву исполнилось бы семьдесят два. Но не исполнилось, с 2009 так и осталось пятьдесят девять. А вот успел Михаил Самуэльевич (он подчеркивал, что тезка Ильфо-Петровского персонажа) на все пресловутые сто двадцать.
Он был поэт, эссеист, не побоюсь этого весьма потасканного словечка - эстет, литератор, критик. Анчар - это тоже профессия. Извергание Генделевым яда было куда токсичнее и величественнее, нежели у пушкинского дерева, и яд был, смею заметить, высочайшей пробы. Врач. Кормилец и художник еды "… Мои кулинарные экзерсисы - не попытка утоления гастрономической ностальгии в тяжелых полевых условиях чужбины. Это попытка (следуй за мной) воспитания ваших израильских чувств" (из "Книги о вкусной и нездоровой пище"). Черт знает сколько лет назад я читала публикации в серии "Общества чистых тарелок" и от души наслаждалась тем, что в жизни ненавижу: генделевским сексизмом, до известной степени - снобизмом, умением подать себя, прекрасного, как изысканное жаркое - широким метательным жестом на стол.
Впрочем, сам он говаривал, что неоднократно проводил опыты на людях. Однажды на глазах изумленной публики умудрился обидеть одним тостом всех присутствующих числом полтора десятка.
Он умел создать некий контекст имени своего прихотливого вкуса. Надмирность в сочетании с некой надменностью небожителя - а что, имел право. Он увез собственный контекст из тогдашнего Ленинграда, он воссоздал его в другой транскрипции в Израиле, что вызывало неоднократные претензии к нему - вполне советские публикации русскоязычной прессы об "антинациональном и антисионистском течении небольшой группы модернистов". Впоследствии Генделевский замкнутый на себя внутренний мир раздражал российского читателя. Ему было плевать. Он этот мир сочинил и жил в нем. И неважно, воспринимали его как ближневосточного Киплинга, как Гумилева родом из семидесятых или как Воланда периода перестройки.
Честно сознаюсь, что для меня в данном эссе есть одна особенная цель - заставить кого-то набрать в поиске имя Генделева и найти для себя свои - его стихи. Поскольку каждая цитата, каждый отрывок будет все равно вырванным из строки. Поскольку миллион лет назад в другой стране легкой своей рукой Михаил Генделев сочинил "старинный белогвардейский романс". Вот пожалуйста, читающие сейчас меня студенты семидесятых, вспомните "корчит тело России от ударов тяжелых подков". Ага-ага, он сам повторял: не надо его шантажировать его же юношескими экзерсисами. Впрочем, одному - Генделевская "Ностальгия", другому - его формула бабочки в стихах, никто не уйдет обиженным.
Как водится, немало его стихов современны именно сегодня, хотя это свойство такое человечье - все же выгрызать из контекста строчки и верстать под собственные субъективные ощущения…
С войн возвращаются, если живой,
значит, и я возвратился домой,
где на лицо без ответа
смотрит лицо до рассвета.
Отдельная про Генделева тема - его ощущение, что язык должен бы существовать в среде языковой метрополии. При этом он сам жестко отталкивался от политического лица этой самой метрополии. Генделев открыто боялся и не любил Софью Власьевну, что не освобождало его от зависимости филологической.
Мое горчайшее и болезненное сожаление, что не дожил вечный надмирный скиталец Михаил Самуэльевич до надмирности интернета, который позволил бы таланту существовать в пределах оптоволокна. Когда свеженаписанное произведение доходит до читателя практически сразу. И сегодня, когда я натыкаюсь в сети на только что законченные стихотворения Кабанова или Плотова или когда-то младшего гвардейца Генделевской кульбит-коллегии Дёмы Кудрявцева, я мысленно подвываю, что Генделев был просто обязан дожить до такого краткого и сладкого пути творца к овации.
И потому я, считая его несправедливо утерянным поэтом доцифровой эпохи, так зову снова его открыть и читать. Не друзей, которых полсвета и которые процитируют тут сейчас на память, а не знающих. Я искренне завидую вашему вкусовому первоощущению от его поэзии.
Для меня отдельное произведение Михаила Генделева - "Доктор Лето". Потому что современно до боли в сжатых зубах. Потому что по мне, так документальные и литературные реминисценции Первой мировой куда трагичнее, нежели аналогичные документы Второй мировой. Ибо мы, читатели, прочтя первую строку, точно знаем, что через пару десятков лет случилась Вторая. И мне этот доктор Лето - страшная фигура современного мира, ибо нет способов примирить собственное восприятие с происходящим сегодня.
Но извольте, чтобы подписи не надо,
но позвольте - дату, милый, чтоб поставила сама
смерть цитата смерть цитата смерть цитата смерть цитата
из
по памяти
любезного письма.
Отдельная Генделевская тема - никуда не девшиеся сложности творческой интеллигенции. Интервью в том числе про это Михаил Самуэльевич дал двадцать два года назад, огорчаясь, что из Израиля уехали талантливые поэты. "Те люди, которые, останься они в Израиле, безусловно составили бы элиту. Но дело в том, что все попытки проникновения в израильскую культурную элиту замыкались на ее герметизме".
Возможно, проблема эта актуальна и поныне. С высокой вероятностью, страшные события последних месяцев вызовут такой градус кипения в котле переплавки, что вдруг да получится божественное жаркое имени Генделева. Знавшим его - по-прежнему неутолимо скучать, а не знавшим - ради всего святого, ищите и обретите хотя бы только его стихи.