Год назад я прилетела из Москвы в Стамбул в отпуск с одним рюкзаком и была абсолютно счастлива. Две недели назад я приземлилась в Стамбуле с двумя чемоданами, в которые уместила всю жизнь, и с растерянным ребенком, которому я обещала, что все будет хорошо. Как оно будет выглядеть, это "хорошо", я понятия не имела, у меня не было четкого плана, только острое ощущение, что нужно бежать.
Мы бежали более или менее подготовленными. В день начала войны в Украине я проснулась, прочитала новости и села составлять список того, что необходимо сделать до отъезда: уволиться с любимой работы, сдать купленную всего год назад квартиру, написать доверенность на родителей, которых я неизвестно когда теперь увижу. Я дала себе две недели на сборы, за это время список увеличился до нескольких страниц, но я успела почти все. Не успела чипировать собаку, о чем особенно горевал сын, но оставила ее с близкими людьми.
О том, чтобы бежать в Израиль, я не подумала за все это время ни разу. Думала о Грузии и Армении, о Швеции и Германии, где живут родственники, о поиске работы в Великобритании и Италии. Стресс и страх, нараставшие с каждым днем войны, не давали подумать о самом, казалось бы, очевидном маршруте для человека, у которого в свидетельстве о рождении написано "мама - еврейка". Так было, пока моим родителям не позвонили их близкие друзья, уже 30 лет живущие в Иерусалиме. Они приглашали пожить у них сколько нужно, пока мы не придумаем, что делать дальше.
За три дня до вылета я взяла билеты из Стамбула в Тель-Авив. На следующий день стало известно, что из-за сложностей с банковскими транзакциями турецкие авиаперевозчики больше не будут продавать билеты в третьи страны пассажирам из России. Я успела буквально в последний вагон.
Неделя в Стамбуле со снежной метелью, новостями об арестах и увольнениях московских друзей, закрытиях и блокировках СМИ, удалении антивоенных писем и петиций, которые я подписала, пропаже из аптек лекарств, росте цен и заявлениях российских властей о зачистке страны от "пятой колонны" напоминала тягучий страшный сон. К моменту вылета в Израиль я совершенно перестала спать и была так морально измотана, что боялась любого вопроса на границе. Что, если не впустят? Куда я тогда поеду?
Но на паспортном контроле в Бен-Гурионе мне не задали ни одного лишнего вопроса, я показала приглашение от друзей, рассказала, что уже много раз бывала в Израиле на отдыхе, - и благополучно вступила на Землю обетованную. Через полчаса мне уже звонили все местные родственники, включая троюродных сестер бабушки, которых я никогда не видела, предлагали взять нас к себе, привезти теплые вещи, помочь с любыми бытовыми трудностями и просто обнять. Тогда я впервые подумала, что могла бы здесь остаться.
На следующий день был Пурим. Мы с сыном обычно отмечали его в Еврейском музее в Москве, но в Израиле он впервые увидел взрослых людей на улицах, наряженных в костюмы его любимых героев, и сказал: "Мама, давай больше никуда не поедем?"
В воскресенье, в 8 утра, я уже стояла у входа в один из семи новых центров репатриации для прибывших из России и Украины. Я нервничала и стыдилась, особенно когда осознала, что большинство людей в очереди - украинские беженцы. Напрасно - ни единого косого взгляда на наши российские паспорта, ни единого упрека, ничего, кроме помощи, советов и взаимной поддержки.
Через два дня я прошла собеседование с консулом и проверку МВД. Еще через два - держала в руках теудат-зеут (удостоверение личности).
Передо мной в очереди сидела очень пожилая женщина из Украины. Она плохо слышала, поэтому волонтер, переводившая ей вопросы консула, повторяла их очень громко: "Вы с семьей?" - "Нет, я одна". Услышав ответ, консул что-то сказал волонтеру на иврите, она повернулась к пожилой женщине и перевела: "Вы не одна, теперь мы все ваша семья".
По дороге к дому друзей я плакала. Еще со школы у меня появилась привычка: когда я хожу к врачу, у которого мне страшно, я читаю про себя стихи, чтобы отвлечься. Первой всегда шла Анна Ахматова:
Не с теми я, кто бросил землю
На растерзание врагам.
Их грубой лести я не внемлю,
Им песен я своих не дам.
Но вечно жалок мне изгнанник,
Как заключенный, как больной.
Темна твоя дорога, странник,
Полынью пахнет хлеб чужой…
Ахматова написала это стихотворение в 1922 году, когда из СССР был отправлен философский пароход, который стал последней официальной возможностью для эмигрантов сбежать из страны. Я не хотела убегать, но теперь я знаю, что и в изгнании моя дорога будет светлой, ведь первое, что я услышала после получения гражданства Израиля: "Добро пожаловать домой!"