Исповедь: почему я стеснялась быть "русской" в Израиле
23-летняя журналистка Шани Биренбойм родилась в Израиле в семье выходцев из СССР. Протест репатриантов из Эфиопии побудил ее рассказать о своих переживаниях
Социальный протест эфиопской общины породил бурную дискуссию в соцсетях - в частности, о том, что русскоязычные репатрианты "не умеют отстаивать свои права".
Несколько моих знакомых, которые, как и я, родились в Израиле у родителей-репатриантов, пошутили между собой: мол, трудно представить "русских", которые перекрывают Аялон из-за невозможности жениться в Израиле или потому, что их родителей ждет нищая старость. Или просто потому, что им надоело то выражение лица, с которым коренные израильтяне встречают новость, что ты говоришь по-русски.
Мы не протестуем не потому, что у нас нет проблем. Скорее наоборот - проблем слишком много. И они никак не связаны с цветом кожи.
Мне 23 года, я журналистка. Служила в ЦАХАЛе, веду программу на телеканале кнессета. Я родилась в Израиле. Мой родной язык - иврит, на нем я пишу и думаю. Но для коренных израильтян я по-прежнему "русская", потому что мои родители репатриировались из Молдовы.
Когда мне было 8 лет, я мечтала родиться в марокканской семье. Я росла в Рамле, и в нашем районе существовало четкое разделение. Дети "русских" ходили в сандаликах с носками (а некоторые даже с бантами) и были на попечении у бабушек и дедушек, потому что родители разрывались между несколькими работами. И были они - "настоящие" израильтяне. У них каждый день на обед были дымящиеся кастрюли с ароматной едой, и их родители всегда были готовы прийти в школу и с пеной у рта доказывать, что их отпрыск во всем прав.
Именно в этом районе Рамлы, где поселилось много репатриантов большой алии 1990-х, я узнала понятие "цабарит русия". То есть "русская", рожденная в Израиле. Так назвала меня учительница в первом классе.
Мои родители по сей день помнят, как я вернулась из школы и спросила их: "Ну я-то родилась в Израиле, это моя страна. А вы что здесь делаете?"
А вскоре другая учительница посоветовала нам "мыться ежедневно, потому что здесь вам не Россия". Я не удивилась, не обиделась. К тому времени я твердо решила избавиться от любого отождествления с "русскими". Я выучила на память все песни Сарит Хадад, отказалась приносить в школу сэндвичи с пастрамой (даже кошерной) и перестала разговаривать по-русски.
От одного я не могла избавиться в детстве - от своих голубых глаз и светлых волос. Поэтому я постоянно ощущала себя недостаточно еврейкой, недостаточно израильтянкой и недостаточно "своей".
Второе потрясение ждало меня в старших классах школы. Когда я готовилась к багруту по истории, с удивлением поняла, что моя бабушка, воевавшая с нацистами и бравшая Берлин, - как бы не совсем героиня. В школе много рассказывали о выживших в Катастрофе, но практически ничего - о евреях - солдатах Красной армии. Вместо того чтобы гордиться бабушкой, героическим полевым медиком, я сожалела, что никто в моей семье не сбежал из гетто, не прошел через Освенцим.
Подруга однажды сказала мне с горечью: "Если спросить израильского подростка, кто такой ветеран, он спросит: кто-то вроде ветеринара?"
Однажды я увидела телевизионное интервью с Алекс Риф, создательницей движения "Бригада тарбутит", в которое входят дети репатриантов. Беседу вели два мэтра израильской журналистики - Лондон и Киршенбаум. Они довольно бесцеремонно спросили, почему русскоязычные израильтяне отмечают христианский праздник "Сильвестр".
Попытки Алекс объяснить, что Новый год не имеет отношения к святому Сильвестру, тут же напомнили мне частый вопрос: "А почему ты отмечаешь Новый год? Ты гойка, да?"
Увы, я знаю: даже если успешно пройду все проверки на еврейство, которые устраивает раввинат, я не получу "удостоверения кошерности" у израильского общества. Оно продолжит выискивать у меня остатки русского акцента.
Нам, детям репатриантов, иногда очень хочется забыть, откуда приехали наши родители.
Правда, иногда нам перепадает немного уважения, когда какой-нибудь политик начинает рассказывать о большом вкладе большой алии в здравоохранение, науку и высокие технологии Израиля. А о том, что эти "герои алии" после репатриации лишились своего социального статуса, - об этом, увы, вспоминают немногие.
Но мы, их дети, рожденные в Израиле, сумели завоевать этот статус заново. Это про нас израильтяне говорят: "Эйн лаэм элохим", то есть "у них нет преград".
Да, мы чувствуем себя обязанными быть лучшими везде - на учебе, в армии, в работе. Мы обязаны добиться успеха любой ценой, чтобы израильское общество наконец признало нас "своими".
И пускай в наших паспортах написано "место рождения - Израиль", это не мешает некоторым бестактно спрашивать: "А кем ты себя чувствуешь - израильтянкой или русской? А не хотела бы ты вернуться в Россию?"
С детства нам объясняли, что мы другие. Мы и вправду другие: бабушка с дедушкой оставили нам в наследство только голубые глаза, а не квартиру. Мы всего обязаны добиваться сами.
Поэтому, когда я слышу, что репатриантам из Эфиопии тяжелее, чем "русским", из-за цвета кожи или что "русские отлично абсорбировались в Израиле, потому что им было легче", мне хочется встать и сказать во весь голос: вы ничего не понимаете. Может, вам так удобнее - не понимать. Поэтому наша задача - раскрыть вам глаза. Что я и делаю сегодня этой статьей.
