Меню
Фото: shutterstock

"Я не знал, какой кошмар нас ждет": рассказы репатриантов о позднем обрезании

По словам Алексея, вплоть до момента операции он даже не знал, о чем речь, и что именно будут обрезать

Фото: shutterstock
Фото: shutterstock

"В один прекрасный день папа сказал, что мы должны сделать обрезание. Вплоть до момента операции я даже не знал, о чем речь, что именно будут обрезать. Это на иврите "брит-мила" звучит даже несколько романтично, а на русском это звучит ужасно – просто "обрезать", - вспоминает Алексей Белински, репатриировавшийся в Израиль в 1993 году в возрасте 15 лет.

 

Переехав в Землю обетованную – на иврите это произносится как Эрец мувтахат (Обещанная земля) – Алексей обнаружил, что у этого обещания есть цена. Которую каждый еврейский мужчина платит обществу еще в возрасте восьми дней. Только в случае Алексея плата запоздала более чем на десяток лет. "Это чтобы над тобой не смеялись в армии, или в школьной душевой после уроков физкультуры", - объяснял отец Алексею и его 11-летнему брату. Брат сразу начал плакать, а Алексей, как старший, попытался его успокоить: "Папа тоже сделает".

 

Так трое репатриантов, толком не знающих языка и не очень понимающих, что именно и как с ними будут делать, оказались в клинике, где им предстояло заключить союз с богом. Или, если отделить романтическую составляющую, отрезать крайнюю плоть – кожу, закрывающую головку полового члена.

Фото: shutterstock
Фото: shutterstock

Вспоминает Михаил Мирошник, 33-летний режиссер и оператор, репатриировавшийся в Израиль из бывшего СССР в возрасте 7 лет: "Из страны, которая была практически разрушена, где было нечего есть, на улицах горели автобусы, а мои родители пережили серьезную психологическую травму, мы переехали в совершенно другое место – в страну, живущую по совершенно иным законам, где ели пасту, называемую "хумус", и нужно было носить противогаз, потому что это было в разгар войны в Персидском заливе. И обрезание было частью ритуала, который мы должны были пройти, часть нашей абсорбции".

 

"Мы поехали с родителями в больницу, на иврите я вообще не говорил, - вспоминает Михаил. – Там были ортодоксы в шляпах, было жарко, снега не было – все это было странно. Мне сказали, что это что-то нужное для моего здоровья, но я не понял, что это означает, какие у этого будут последствия, и что будет со мной после этого. Мы зашли в приемное отделение, там было множество детей, все из бывшего СССР, новые репатрианты. Уже задним числом я понял, что это было что-то духовное – обрезали всех оптом".

 

- Вас спрашивали перед этим?

 

"Скажем так – я не давал согласия. Но в таком возрасте у детей нет права что-то решать. Родителям было важно быть конформистами, влиться в общество. Они были абсолютно светскими, так что для них это вообще не был религиозный ритуал. Но здесь было так принято, они не хотели отличаться. Кроме того, они приехали из СССР, они привыкли получать "указания сверху", когда вам говорят, что вы должны делать. Я как-то спросил маму, зачем мне сделали обрезание, и она ответила – потому что все делали. И мне этого ответа было достаточно, потому что я понимаю, откуда это все происходит".

 

Вернемся к истории мужчин семьи Белински. "Моему младшему брату делали обрезание под общим наркозом, а мне и отцу – под местным обезболиванием, - рассказывает Алексей. – Укол делают в области паха, и он сам по себе очень болезненный. А после этого ты вообще ничего не чувствуешь. После укола я пошел в туалет. Я всегда думал, что мужская анатомия – это очень просто. Идешь, целишься и.. ну вы понимаете. Оказалось, что все совсем не так. Это было как извержение вулкана, я вообще не контролировал процесс, по-моему ни одна капля не попала в унитаз".

 

А дальше началось то, ради чего все, собственно, приехали. "Это было очень странно, - продолжает Алексей. – Мне на шею наделю такой специальный воротник, который не позволяет опустить голову. Чтобы я не мог посмотреть вниз и увидеть, что со мной делают. Чувствуешь только, как будто тебя что-то тянет, как будто тянут за штаны. В процессе хирург читал благословение и просил, чтобы я повторял за ним. Я не понимал, что он говорит, потому что вообще не понимал иврит. Мне вообще было не очень важно все, что там происходило, мне было куда важнее, чтобы работавшая там девушка, проходившая альтернативную службу, не увидела меня полуголым. Мне было 15 лет".

Алексей Белински. Фото из семейного альбома
Алексей Белински. Фото из семейного альбома

Все, что происходило дальше, напоминает фильм ужасов. По словам Алексея, врачи толком не проинструктировали их, не объяснили, что будет дальше. "После того, как мы немного пришли в себя, мы поехали домой на такси. И когда мы доехали до своей улицы, мы вдруг почувствовали, что действие наркоза заканчивается – боль была просто адская. Я помню, что стащил джинсы еще когда поднимался по лестнице в квартиру. Причем вместе с трусами, потому что любое прикосновение было просто невыносимо, - говорит Алексей. - Вот так мы и зашли в квартиру. Мама была в шоке, когда увидела, как в дверь заходит трое мужчин, голых по пояс снизу. По квартире мы потом ходили в маминых юбках, причем их проходилось придерживать спереди, чтобы ткань не соприкасалась с половым органом".

 

"Мне было хуже всех, - вспоминает он. – У папы возраст полового созревания был уже позади, а у брата еще впереди. У меня же бушевали гормоны, когда я просыпался по утрам, швы натягивались со страшной силой. Я просыпался с криками. Я забирался на стул и пытался засунуть свой орган поглубже в морозилку – это единственное, что помогало. Это был настоящий кошмар".

 

Когда через несколько дней все стало налаживаться, у Алексея случились непредвиденные осложнения. "Мы уже почти привыкли, но оставались проблемы со сном. Соприкосновение с чем-либо по-прежнему причиняло сильную боль. Я завидовал брату – он мог спать на спине, а я уснуть таким образом был не в состоянии. Тогда я придумал способ – у нас была кровать, которая раскладывалась на две. Я оставлял между ними небольшой зазор – и таким образом имел возможность спать на животе. И все было отлично, но ночью мой брат встал попить воды, увидел, что кровати разъехались, и одним пинком вернул кровать на место, сдвинув их полностью. Из происходившего потом я помню только "амбуланс", швы и кровь, и как кричит моя мама. Но никто и не обещал, что заключить союз с Богом будет легко".

Фото: shutterstock
Фото: shutterstock

Но несмотря на все пережитое, у Алексея двойственное отношение к обрезанию, и он не называет случившееся с ним "психологической травмой". "Несомненно, что-то в этом есть. Евреи не просто так делают обрезание. Это куда более гигиенично. В СССР мы все время страдали от разных инфекций из-за грязи, забивавшейся под крайнюю плоть. После обрезания все проблемы исчезли", - говорит он.

 

- Все же это было верным решением?

 

"Сложный вопрос, - отвечает Алексей. - Да, у этого есть достоинства медицинского характера. И в конечном итоге хочется иметь социальную принадлежность. С другой стороны, потом выяснилось, что не все было так критично, как говорил мой отец, – я видел в армии достаточно необрезанных парней, и я не думаю, что кого-то это волновало".

 

В отличие от него, Михаил Мирошенко настроен более негативно. "Я думаю, что если бы у меня было право решать, я бы отказался делать обрезание. И я не вижу причин обрезать детей, хотя бы до возраста, пока они не могут дать осознанное согласие. Но это не должно быть частью культуры. Я знаю, что в США больше половины мужчин обрезаны, и это никак не связано с иудаизмом. Но здесь у меня появилось ощущение, что это часть некой социальной инженерии, попытка загнать в определенные рамки. Люди любят ритуалы, но я не знаю ни одного исследования, которое однозначно доказывает, что у обрезания есть значительные медицинские преимущества. Некоторые говорят, что это улучшает качество секса, но боже мой, зачем надо решать за семилетнего ребенка, каким у него будет секс? Пусть сам решает".

Фото: shutterstock
Фото: shutterstock

"Я против обрезания, - продолжает Михаил. – Но я говорил со многими друзьями, выходцами из бывшего СССР, и у них есть достаточно доводов, почему обрезание делать стоит. Начиная с того, что "это красиво", и заканчивая тем, что они не хотят, чтобы их ребенок чувствовал себя отличающимся от других. Могу я с этим поспорить? Я не думаю, что кто-то, кто ходит одетым, чувствует себя отличным от других просто потому, что знает, что он не обрезан".

 

18 декабря Белински и Мирошенко выступят на вечере, посвященном теме позднего обрезания, который состоится в клубе "Левонтин, 7" в Тель-Авиве.

 

Что говорят врачи?

Завотделением детской урологии больницы "Асаф ха-рофе" доктор Амос Неэман считает, что если обрезание делается не сразу после рождения, его следует делать в операционной под общим наркозом – не имеет значения, сколько пациенту лет, семь или сорок семь.

 

Кроме того, по словам врача, на самом деле есть исследования, которые доказывают пользу обрезания. "Оно снижает риск венерических заболеваний, заражения ВИЧ-инфекцией и передачи заболеваний партнеру, - объясняет д-р Неэман. – Например, вирус HPV, который приводит к раку шейки матки у женщин и раку пениса у мужчин – обрезанные от него относительно защищены. У обрезанных мужчин рак пениса почти не встречается. И есть статистические исследования, которые подтверждают, что если население по большей части обрезанное, рак шейки матки у женщины встречается заметно реже".

 

Полный текст на иврите можно прочитать здесь

 

 

 

 новый комментарий
Предостережение
Стереть ваш текущий комментарий