Меню
Мнение
Бен Бурштейн

Эксперт: еврейского террора не существует, как не существует палестинского государства

Умышленная подмена понятий создает опасный прецедент и представляет угрозу обществу

 

Фото: пресс-служба ЦАБАКа
Фото: пресс-служба ЦАБАКа
 

Споры по поводу того, существует ли вообще понятие "еврейский террор", ведутся давно. Есть определенная часть общества, которая не видит разницы между преступлениями на националистической почве, совершенными евреями и палестинцами. Есть такие, кто против подобного уравнивания.

 

Как правило, отношение к предмету полемики отражает политические пристрастия участников дискуссии. И не важно, ведется ли спор на кухне или в телестудии. И там, и там можно услышать либо тезис о том, что "ШАБАК намеренно раздувает из мухи слона, превращая обычное преступление в террор", либо о том, что "ШАБАК чрезмерно снисходителен по отношению к еврейским террористам".

 

Истина, как обычно, лежит где-то посередине. Разумеется, речь идет не о "просто преступлении", но и не о терроре. Каждое из определений может существовать только в соответствующих рамках, учитывающих конкретные обстоятельства.

 

На протяжении многих лет государство затрудняется с определением "насилия на политической почве", то есть преступления, не направленного против кого-то персонально.

 

Даже Закон о компенсациях жертвам враждебных действий, принятый в 1970-х, а также многочисленные поправки к нему не позволяют однозначно уяснить, что именно подразумевается под "враждебными действиями". И не в отношении конкретного гражданина, а общества в целом.

 

Понятие "враждебные действия", в отличие от "террора", не подразумевает конкретики. Трактовать их можно, как угодно. Особенно в  контексте израильско-палестинского конфликта. Например, к жертвам подобных злодеяний можно условно отнести каждого, кто пострадал от преступлений на националистической почве. А можно - и более категорично: каждого, кто пострадал как представитель еврейского народа от его (еврейского народа) врагов. И в обоих случаях смысл будет передан правильно - дело лишь в нюансах.

 

И тем не менее понятие "враждебные действия" позволяет государству и гражданскому обществу так или иначе конкретизировать данный вид преступлений применительно к обстоятельствам и целям.

 

В израильских реалиях трактовка понятия "враждебные действия" неразрывно связана с региональным конфликтом. Вне этого контекста все обстоит сложнее. Можно сказать, что государство даже не пытается провести четкую грань между преступлениями на фоне "коллективной ненависти" (одних категорий граждан к другим) и преступлениями, имеющими националистическую подоплеку. Более того, первый вид правонарушений нередко вообще никак не обозначается и в понятие "враждебных действий" не включается.

 

Именно по этой причине совершенное летом 2015 года убийство Шири Банки на гей-параде в Иерусалиме не было названо "враждебными действиями", хотя в нем и усматривались признаки коллективной ненависти одной категории граждан (ультраортодоксов) к другой (представители секс-меньшинств). Ишай Шлиссель получил пожизненное заключение за преступление на криминальной почве, хотя вряд ли речь могла идти об "обычном убийстве".

 

Айша Рааби и ее супруг
Айша Рааби и ее супруг

Что касается подростков, подозреваемых в убийстве 47-летней Айши Рааби, жительницы палестинской деревни Бидия в Самарии, то и у них не было мотива действовать конкретно против нее, как, вероятно, и намерений убивать.

 

Применимо ли здесь понятие коллективной ненависти одной группы (поселенцы) к другой (палестинцы)? Вероятно, да.

 

Хотя бы потому, что позволяет более четко понять мотив, избавляя от широких обобщений, излишней политизации инцидента и увязывания его со всем спектром палестино-израильского конфликта. Как и от призывов еще на стадии следствия "выкорчевывать с корнем сорные растения".

 

Можно ли назвать данное преступление терактом (мол, террор есть террор)? Применительно к этому случаю – вряд ли.

 

Несмотря на юридическую силу термина "терроризм", его определение вплоть до настоящего времени остается неоднозначным. Расширительно он трактуется как "насилие", "устрашение", "запугивание" – обычно политически мотивированное и направленное на осуществление определенных целей (подрыв стабильности государства, способ изменения существующего строя и пр.).

 

В последнее время предпринимаются попытки специфицировать террор, разделив его на виды (международный террор, религиозный, идеологический, коллективный и пр.). Возможно, это и ведет к путанице, когда к одному понятию пытаются "пристегнуть" другие, пусть и имеющие какие-то сходные  признаки. Хотя все эти преступления и включают "элемент ненависти", автоматически отнести их терроризму было бы неверно.

 

Преступления на почве коллективной ненависти (то есть одной категории общества к другой) - по этническому, националистическому или иному признаку - в большинстве случаев не подпадают под определение "терроризм". И подтверждение этому можно найти в уголовном законодательстве большинства демократических стран. Там существует четкое разделение, например, между преступлениями на почве ксенофобии и терроризмом. И далеко не каждое преступление на почве антисемитизма рассматривается как акт террора даже в том случае, если оно совершено арабом. 

 

Попытка называть террором чуть ли не любое насильственное действие еврея-израильтянина против араба-палестинца лишено оснований как с точки зрения самого содержания подобных преступлений, так и с точки зрения баланса сил. Трактуя проявления ксенофобии, коллективной неприязни, а порой и откровенной уголовщины как "терроризм", сторонники подобной терминологии, возможно, сами того не подозревая, возводят частный случай в явление. Ведь в общественном сознании "террор" подразумевает какую-то масштабность, направленность и политическую мотивированность.

 

(К этому можно добавить попытки всевозможных международных организаций называть "еврейским террором", или, как вариант, "государственным террором против народа Палестины" действия, направленные на обеспечение безопасности страны. К примеру, после каждой антитеррористической операции в Газе раздавались обвинения в "государственном терроре", а точечные ликвидации экстремистов назывались "актами террора".)

 

Наверное, даже те, кто считает правильным называть подобный вид преступлений "терроризмом", согласятся с тем, что "еврейские террористы" не ставят задачей сеять ужас среди населения ПА или подрывать стабильность в автономии. При этом, как правило, именно такими мотивами руководствуются палестинские террористы. И даже если они сами этого не осознают, то за них это делают их лидеры (вспомните приветственные заявления ХАМАСа или ФАТХа после терактов).

 

Разница в трактовках кроется и в том, что весь интерес так называемых "еврейских террористов" состоит в том, чтобы навести порядок у себя дома. Даже если они и помышляют о политических преобразованиях, то не в администрации ПА в Рамалле, а в кнессете или правительстве в Иерусалиме.

 

Палестинская женщина, которая, согласно подозрениям, погибла от камня, брошенного еврейским подростком, стала жертвой преступления. Тяжкого преступления, но не террора.

 

Попытка квалифицировать преступные действия как теракт (если такие намерения на самом деле есть) ошибочны не только в юридическом аспекте. Они создают опасный прецедент и направляют общественный дискурс по столь же опасному пути. Не может быть террора против государства, которого нет. Попытки же доказать обратное лишь затрудняют понимание проблемы и способов избавления от нее.

 

Автор - научный сотрудник Тель-Авивского университета, исследователь современного терроризма

 

 новый комментарий
Предостережение
Стереть ваш текущий комментарий