Наверное, после публикации этих заметок, я прослыву ретроградом, ортодоксом и узколобым фанатиком. Но скорее всего, на них попросту никто не обратит внимания. Кому сегодня интересны писательские рассуждения о литературе, да еще о еврейской? Но все таки я рискну. Такова моя правда.
Начну с истории. Ведь писатели рассказывают истории, а критики после этого наводят критику.
Во времена достославного, мудрого и справедливого императора Франца-Иосифа жил в Чехии бедный еврей. Про наш народ принято говорить, будто мы все богачи и держим мир за бороду. Может, где-то и существуют эти самые толстосумы с обрывками мировой бороды в сжатых кулаках, но наш еврей был беден, как синагогальная мышь. Ах, налево, ох, направо, занял у Хаима, передал Мойше, занял у Шмуэля, передал Хаиму, так и крутился, гоняя деньги по замкнутому кругу и кормясь крошками.
И когда подступили горькие воды нищеты к самому горлу, сел еврей на лавку, достал перо и бумагу и принялся писать письмо Господу Богу.
– Дорогой Всевышний! Ты освятил нас своими заповедями и повелел соблюдать твои законы. Но для того, чтобы исполнять указания, я и моя семья не должны умереть с голоду. Ты владеешь всем миром, приказываешь солнцу садиться, а луне занимать место на небосводе, Ты повелеваешь океанами и царствуешь над ветрами. Что стоит тебе послать мне десять тысяч крон?
Бедный еврей запечатал письмо, написал на конверте – Господу Богу лично – и с трепетом опустил в почтовый ящик.
Начальник почтового отделения долго крутил конверт в руках, не зная, как поступить.
– Коль скоро фамилия отправителя еврейская, – в конце концов решил он, – отправлю-ка я это письмо в синагогу. Пусть раввин с ним разбирается.
Прочитав письмо, раввин поначалу рассмеялся, а потом задумался. Простая вера и чистое сердце импонировали раввину, их обладатель явно был в затруднительном положении.
"Почему не помочь еврею?" – подумал раввин и созвал совет общины. Мнения, как водится, разделились, споры, разумеется, были жаркими, но в конце концов стороны, как ведется, пришли к компромиссу и послали бедному еврею пять тысяч крон.
О, целых пять тысяч крон! Их хватило на полгода, и перед Пейсахом бедный еврей решил повторить один раз сработавший ход. Омыв руки, словно перед молитвой, он уселся за стол, обмакнул перо в чернила и принялся за письмо.
– Дорогой Всевышний! Я и моя семья от всей души благодарим тебя за пять тысяч крон. Честное слово, я не предполагал, что они закончатся так быстро! Я понимаю всю несуразность моей просьбы и все-таки умоляю: прости мое нахальство и пошли еще раз десять тысяч. Только пожалуйста, дорогой Всевышний, не посылай деньги через синагогу, эти воры забирают себе половину!..
И вот тут, прежде чем продолжить, я хочу задать три простых, и, разумеется, риторических вопроса.
1. Что такое еврейская литература?
2. Почему написано в наших старых книгах, что у евреев нет мазаля-судьбы?
3. Что такое духовность?
На еврейскую тему написано и пишется множество произведений, часто незаурядных. Как же определить, относятся эти тексты к еврейской литературе, к литературе о евреях, или литературе написанной евреями? Об этом много слов сказано, еще больше чернил пролито. А чем, собственно, еврейская литература должна отличаться от французской, английской или американской?
Хана Вирт-Нешер в сборнике What is Jewish Literature, Jerusalem, 1994 приводит около двух десятков статей, посвященных попытке сформулировать, что же такое еврейская литература. Известные писатели и критики (Сол Беллоу, Джон Холландер, Симон Маркиш, и др.) не приходят к сколько нибудь единому мнению. Дисперсия необычайно широка, от утверждения, будто словосочетание "еврейская литература" само по себе оксюморон (Синтия Озик), до требования исключить современную израильскую литературу из понятия "еврейская".
С каждым из приведенных мнений можно спорить, но "собранные вместе, они, по принципу – целое больше составляющих его частей – создают некоторую картину". Не могу не удержаться от цитирования слов Ханы Вирт-Нешер, завершающих предисловие: "Каждое из этих определений – изобретение, отвечающее конкретным нуждам и места. И все же – что такое еврейская литература? И кто сказал, что она вообще существует? А зачем вы хотите это знать? А почему бы и не спросить"?
"Эйн уматейну ума эла бэторатега", – написал полторы тысячи лет назад в Вавилоне рабейну Саадия Гаон. Наша нация может считать себя народом, только держась за Тору. Это значит, что уникальность и исключительность еврейского народа состоит не в генах и не в ментальности, и не какой-то иной особенности, а только в том, что его духовной основной служит Тора. И это не может не преломиться, не отразиться в литературе. Должно в ней выразиться. Но о литературе чуть позже, давайте пока займемся ответом на второй вопрос.
Нет мазаля, то есть судьбы. У всех народов мира делами заправляет - демиург, ангел – генеральный менеджер. У евреев такого ангела нет, каждому выделена специальная душа, расположенная очень высоко. Душа эта все видит и всеми управляет почище любого демиурга. Когда еврей перестает жить в своем духовном потоке, душа отключается, что называется карет, отсечение.
Но грешник или отступник не умирает, он продолжает жить, перейдя под власть демиурга того народа, в среде которого он живет. Его духовное питание, источник вдохновения и дрожи, теперь попадает к нему по другим, не еврейским каналам.
Отсюда мы приходим к третьему вопросу, что такое духовность? Для евреев это не Бах и не Рембрандт, не Шекспир, и даже, простите, не Пушкин. Под духовностью еврейская традиция подразумевает связь человека с его Творцом.
То есть литература, пронизанная такой духовностью, говорящая о ней, анализирующая ее преломления и в этом мире называется еврейской. Литература, описывающая жизнь еврея вне этих рамок, относится к польской или немецкой, или русской. Исходя из этого предположения большинство романов Сола Белоу и Филиппа Рота относится не к еврейской, а к американской литературе, а Исроэля Зингера – к польской.
Упреки, мол это же тексты о евреях, их жизни, их трагедиях и радостях можно отнести к тому же разряду, что возмущение человека из приведенной истории, который просит Бога не посылать ему через синагогу, потому что там воры.
Вместо подведения итога я расскажу еще одну историю.
– В бейс-мидраше ребе Хаима из Цанза был особый порядок конца недели, В ночь с четверга на пятницу учились несколько часов подряд, а потом устраивали застолье, посвященное хасидским рассказам. Обычно цадик не принимал в них участия, и разговоры часто затягивались до глубокой ночи. Но как-то раз, в самом разгаре застолья, ребе Хаим вошел в бейс-мидраш и внимательно оглядел пирующих:
– Чем вы заняты?– спросил он.
От внезапного появления цадика, от его горящего взора и возвышенного облика хасидов объял священный трепет, и они не смогли вымолвить ни слова. Тогда ребе Хаим повторил свой вопрос:
– Так все-таки, чем вы заняты посреди глубокой ночи?
Один из хасидов набрался смелости и ответил:
– Мы рассказываем друг другу истории о духовной работе праведников.
Ребе Хаим раскурил трубку, и бейс-мидраш стал наполняться клубами ароматного дыма. Его было необычно много, и постепенно он заполнил все помещение, словно из полей ветер принес облако ночного тумана. И тогда цадик заговорил:
– Знайте, есть на свете птица, именуемая Па. Ее ноги покрыты незаживающими язвами. Когда Па опускает голову и смотрит на свои ноги, сердце ее переполняется отчаянием и жизнь становится ей противна. Муки столь нестерпимы, что Па больше не в силах их переносить и готова немедленно расстаться с этим миром. Но Всевышний, Творец всего живого, по великой милости Своей создал для птицы крылья, состоящие из перьев удивительной красоты. Нет ни одной краски в мире, ни одного оттенка цвета, которыми не переливались бы эти чудесные перья.
И когда Па поднимает голову и смотрит на свои крылья, то ее умирающая от мучений душа наполняется жизнью, сердце начинает биться в полную силу, и радость наполняет тело.
Ребе Хаим замолк и раскурил погасшую трубку. Хасиды, затаив дыхание, ждали продолжения рассказа.
– Вот так и человек, – выпустив несколько клубов дыма, заговорил цадик. – Когда он смотрит на себя, кровь почти замирает в жилах от горечи и тягот этого мира. Но если он поднимает голову и переводит свой взгляд на Небеса, душа его переполняется радостью, а тело получает новый заряд жизненных сил. И если этот человек прилепляется душой к вере, отблеск небесного сияния, бесконечного света Всевышнего, озаряет его сущность, а мир, полный обид, несчастья и несправедливости, перестает казаться горьким и безнадежным.
Что, собственно, хотел сказать ребе Хаим своим хасидам? У каждого человека есть крылья и с их помощью он может вознестись над нашим миром и увидеть свет Шхины, Божественного присутствия. Но чтобы увидеть эти крылья, необходимо поднять голову. Тот, кто продолжает смотреть вниз, остается погруженным в сумерки и боль материальности.
Человек стоит у барьера и все зависит от его взгляда, от того, куда обращен внутренний взор.
Если он смотрит вниз, находит множество причин для огорчения и скорби, способных отравить жизнь и сделать ее невыносимой. Если же человеку удается поднять голову, он обнаруживает, что у него есть крылья, а над ним небо, полное надежды и света.
Еврейская литература та, которая смотрит вверх. Когда внимание переводится вниз – это уже нееврейская литература.
Автор - известный израильский писатель, основатель Тель-Авивского клуба писателей и журнала "Артикль"